Неточные совпадения
— Вчера, у одного сочинителя, Савва Морозов сообщал
о посещении промышленниками Витте.
Говорил, что этот пройдоха, очевидно, затевает какую-то подлую и крупную игру. Затем сказал, что возможно, — не сегодня-завтра, — в городе будет распоряжаться великий князь Владимир и среди интеллигенции, наверное, будут аресты. Не исключаются, конечно, погромы редакций газет,
журналов.
— Это мы втроем дали три тысячи, я, брат Иван и Катерина Ивановна, а доктора из Москвы выписала за две тысячи уж она сама. Адвокат Фетюкович больше бы взял, да дело это получило огласку по всей России, во всех газетах и
журналах о нем
говорят, Фетюкович и согласился больше для славы приехать, потому что слишком уж знаменитое дело стало. Я его вчера видел.
Статейки эти,
говорят, были так всегда любопытно и пикантно составлены, что быстро пошли в ход, и уж в этом одном молодой человек оказал все свое практическое и умственное превосходство над тою многочисленною, вечно нуждающеюся и несчастною частью нашей учащейся молодежи обоего пола, которая в столицах, по обыкновению, с утра до ночи обивает пороги разных газет и
журналов, не умея ничего лучше выдумать, кроме вечного повторения одной и той же просьбы
о переводах с французского или
о переписке.
«Кто вы такой, г. президент? — пишет он в одной статье,
говоря о Наполеоне, — скажите — мужчина, женщина, гермафродит, зверь или рыба?» И мы все еще думали, что такой
журнал может держаться?
Я был раза два-три; он
говорил о литературе, знал все новые русские книги, читал
журналы, итак, мы с ним были как нельзя лучше.
Богоискание отразилось в современной литературе,
о богоискании пишут газеты и
журналы,
о богоискании громко
говорят в обществах и собраниях.
Вы узнаете меня, если вам скажу, что попрежнему хлопочу
о журналах, — по моему настоянию мы составили компанию и получаем теперь кой-какие и политические и литературные листки. Вы смеетесь моей страсти к газетам и, верно, думаете, что мне все равно, как, бывало, прежде
говаривали… Книгами мы не богаты — перечитываю старые; вообще мало занимаюсь, голова пуста. Нужно сильное потрясение, душа жаждет ощущений, все окружающее не пополняет ее, раздаются в ней элегические аккорды…
— Хорошо! — отвечала Юлия опять с усмешкою и затем подошла и села около m-me Эйсмонд, чтобы повнимательнее ее рассмотреть; наружность Мари ей совершенно не понравилась; но она хотела испытать ее умственно — и для этой цели заговорила с ней об литературе (Юлия единственным мерилом ума и образования женщины считала то, что
говорит ли она
о русских
журналах и как
говорит).
Не буду
говорить о том, что говорится, пишется духовенством с оттенком научности и либерализма в духовных
журналах, а буду
говорить о том, что действительно совершается духовенством по всей обширной русской земле среди 100-миллионного народа.
— Под опекой не состоит! — вскрикнул Бахчеев, немедленно на меня накидываясь. — Дура она, батюшка, набитая дура, — а не то, что под опекой не состоит. Я тебе
о ней и
говорить не хотел вчера, а намедни ошибкой зашел в ее комнату, смотрю, а она одна перед зеркалом руки в боки, экосез выплясывает! Да ведь как разодета:
журнал, просто
журнал! Плюнул, да и отошел. Тогда же все предузнал, как по-писаному!
Еще недавно ваше превосходительство, не изволив утвердить
журнал губернского правления
о предании за противозаконные действия суду зареченского земского исправника, изволили сказать следующее: «Пусть лучше
говорят про меня, что я баба, но не хочу, чтоб кто-нибудь мог сказать, что я жестокий человек!» Каким чувством была преисполнена грудь земского исправника при известии, что он от суда и следствия учинен свободным, — это понять нетрудно.
Признание, вырвавшееся по поводу «Алины и Альсима», сильно потрясло Любоньку. Она гораздо прежде, с той женской проницательностью,
о которой мы
говорили, чувствовала, что она любима; но это было нечто подразумеваемое, не названное словом; теперь слово было произнесено, и она вечером писала в своем
журнале...
Войницкий. Двадцать пять лет я вот с этою матерью, как крот, сидел в четырех стенах… Все наши мысли и чувства принадлежали тебе одному. Днем мы
говорили о тебе,
о твоих работах, гордились тобою, с благоговением произносили твое имя; ночи мы губили на то, что читали
журналы и книги, которые я теперь глубоко презираю!
— Я вас сразу узнал по портрету в
журнале «Геркулес». В то время я увлекался гимнастикой, хотел быть сильным. — Глаза его оживились. Он
говорил со мной дружески, будто со старым знакомым. — Мне тогда
о вас Брюсов
говорил… Он рассказывал, что вы очень сильный, что вы по Москве ходите с железной палкой почти в полпуда весом,
говорил, что Пушкин также с такой палкой ходил в Михайловском и, развивая силу, жонглировал ею.
— Есть причины! — Поп подвел меня к столу с книгами и
журналами. — Не будем
говорить сегодня
о библиотеке, — продолжал он, когда я уселся. — Правда, что я за эти дни все запустил, — материал задержался, но нет времени. Знаете ли вы, что Дюрок и другие в восторге? Они находят вас… вы… одним словом, вам повезло. Имели ли вы дело с книгами?
Сны его — незатейливы, они так же скучны и нелепы, как действительность, и я не понимаю: почему он сны свои рассказывал с увлечением, а
о том, что живет вокруг его, — не любит
говорить? [В конце 90-х годов я прочитал в одном археологическом
журнале, что Лутонин-Коровяков нашел где-то в Чистопольском уезде клад: котелок арабских денег. (Примеч. М. Горького.)]
(22)
О Козодавлеве княгиня Дашкова
говорит в своих «Записках»: «Из сотрудников
журнала особенно деятелен был молодой адвокат Козодавлев, помещавший в нем и прозу и стихи» («Совр.», 1845, № 1, стр. 30). Из сочинений Козодавлева одно только подписано полным именем (ч. VII, ст. XIV);
о других соображения представлены ниже.
Издатель «Вечеров» в самом начале своего
журнала говорит о том, что «ябеды узловатее становятся, а крючки больше растут, подьячие богатеют», и пр.
Но переберите другие
журналы: в них найдете то же самое. «Атеней» писал (в № 8), что для обеспечения исправного платежа оброка освобождающимися крестьянами необходимо предоставить помещику право наказывать крестьян самому; потому что если он станет жаловаться земской полиции, то, «не
говоря уже
о недостаточной благонадежности полицейских чиновников, самое вмешательство посторонней власти должно непременно произвести некоторое расстройство хозяйственных отношений» невыгодное для помещика (стр. 511).
Не
говорим уж
о том, что писалось в «
Журнале землевладельцев», на сочувствие которого постоянно опирались мнения, подобные мнениям г. Головачева.
Он известен, он знаменит, имя его гремит во всех русских и европейских газетах и
журналах,
о нем
говорят, им интересуются, ему удивляются…
Не
говоря уже
о многочисленных представителях слепого, фанатического атеизма, у которых практическое отношение к религии выражается в ненависти к ней (ecrasez Finfame) [«Раздавите гадину!» (фр.) — слова Вольтера по поводу католической церкви.], здесь в первую очередь следует назвать представителей немецкого идеализма Фихте (периода Atheismusstreit) [«Спор об атеизме» (нем.) — так называется литературный скандал, разразившийся в Иене в 1799 г. по поводу статьи И. Г. Фихте «Об основании нашей веры в божественное управление миром», опубликованной в 1798 г. в редактируемом Фихте «Философском
журнале».
Войницкий. Двадцать пять лет я вот с ней, вот с этой матерью, как крот, сидел в четырех стенах… Все наши мысли и чувства принадлежали тебе одному. Днем мы
говорили о тебе,
о твоих работах, гордились твоей известностью, с благоговением произносили твое имя; ночи мы губили на то, что читали
журналы и книги, которые я теперь глубоко презираю!
Благодарил он меня за то, что и как я
говорил о нем в моей статье"Phenomenes du drame moderne". Книжка
журнала, где появилась статья моя, уже вышла тем временем. От Вырубова я уже знал, что с Дюма приятельски знаком проф. Robin, один из столпов тогдашнего кружка позитивистов. Он, вероятно, и дал ему книжку
журнала с моей статьей.
Ничто меня не заставляло решиться на такой шаг. И никто решительно не отсоветовал. Напротив, Писемский и те, кто ближе стояли к
журналу, не
говоря уже
о самом издателе, выставляли мне дело весьма для меня если не соблазнительным, то выполнимым и отвечающим моему положению как молодого писателя, так преданного интересам литературы и журнализма.
С Чернышевским я лично знаком не был; но я начал свое писательство в Петербурге в годы его популярности, и мне как фельетонисту
журнала"Библиотека для чтения"(который я позднее приобрел в собственность) привелось
говорить о тех полемических походах, какие Чернышевский вел тогда направо и налево.
Такой режим совсем не
говорил о временах запрета, лежавшего на умственной жизни. Напротив! Да и разговоры, к которым я прислушивался у больших, вовсе не запугивали и не отталкивали своим тоном и содержанием. Много я из них узнал положительно интересного. И у всех, кто был поумнее, и в мужчинах и в женщинах, я видел большой интерес к чтению. Формальный запрет, лежавший, например, на
журналах «Отечественные записки» и «Современник» у нас в гимназии, не мешал нам читать на стороне и тот и другой
журналы.
И вот, когда мне пришлось,
говоря о русской молодежи 60-х годов, привести собственные слова из статьи моей в"Библиотеке"""День"
о молодом поколении"(где я выступал против Ивана Аксакова), я, работая в читальне Британского музея, затребовал тот
журнал, где напечатана статья, и на мою фамилию Боборыкин, с инициалами П.Д., нашел в рукописном тогда каталоге перечень всего, что я напечатал в"Библиотеке".
Когда денежные тиски сделались все несноснее и"не давали мне времени писать, я сдал всю хозяйственную часть на руки моего постоянного сотрудника Воскобойникова,
о роли которого в
журнале буду
говорить дальше. А теперь кратко набросаю дальнейшие перипетии моей материальной незадачи.
Он перелистывал
журнал, а Г.
говорил о его программе и задачах.
О Тютчеве никогда никто не
говорил, а
о Фете
говорили только как об образце пустого, бессодержательного поэта и повторяли эпиграмму, что-то вроде: «Фет, Фет, ума у тебя нет!» В
журнале «Русская речь», который папа выписывал, печатались исторические романы Шардина из времен Екатерины II, Павла и др.
Вениаминова верно считает меня литературной женщиной. Она вдруг начала со мной
говорить о русских
журналах. Вот уж попала-то. Но какие она выражения употребляет, о-ой!
Сплетни относительно Мосовой шли еще далее, не
говоря уже
о том, что уверяли, что будто бы все ее рассказы и сценки, помещаемые изредка в газетах и
журналах, принадлежали не ей, а ее покойному сожителю; рассказывали совершенно уверенным тоном, что она еще ранее, нежели сойтись с литератором, была замужем, что муж ее жив — называли даже фамилию: Елкин — и что она вышла заведомо от живого мужа.